Генетический структурализм
Изучение современной французской социологии являет собой относительно новый этап в развитии отечественной истории социологии. Именно в последние годы, в свете перемен в географии социологической науки, связанных с перемещением ее центра из США в Европу, и в частности во Францию, наблюдается повышение интереса отечественных исследователей к изучению французской социологической мысли второй половины двадцатого столетия.
В данной главе предпринята попытка представить основные теоретико-методологические подходы к исследованию общественной жизни, утвердившиеся во французской социологической науке, представленной именами П. Бурдьё, Р. Будона, А. Турена и М. Крозье на протяжении 1960—1990-х годов.
В данной главе предпринята попытка представить основные теоретико-методологические подходы к исследованию общественной жизни, утвердившиеся во французской социологической науке, представленной именами П. Бурдьё, Р. Будона, А. Турена и М. Крозье на протяжении 1960—1990-х годов.
Пьер Бурдьё (1930 г.) является крупнейшим современным французским социологом-теоретиком. Его идеи оказали значительное влияние на социологическую науку не только во Франции, но и за ее пределами.
Будучи философом по образованию, он начинает свою социологическую деятельность в начале 60-х годов. Его первая крупная работа, изданная совместно с Ж.-К. Пассероном, была посвящена изучению студенчества («Наследники», 1964). С середины 60-х годов теория П. Бурдьё развивается в двух направлениях: изучении значительной части социального универсума (социальные классы, католическая церковь, мир художников, врачей, преподавателей университетов и т.д.) с целью построения теоретических конструкций и разработки теоретического аппарата, так как работа социолога должна основываться на использовании строго определенной терминологии, обеспечивающей научность теоретическим построениям.
Среди его основных трудов можно назвать такие, как «Наследники» (1964), «Воспроизводство» (1970), «Практический смысл» (1980), «Ответы» (1991) и другие.
На сегодняшний день П. Бурдьё является руководителем научных разработок в области социальных наук в Высшей школе исследований, директором Центра европейских исследований, профессором в Коллеж де Франс.
Наиболее видный исследователь современной французской социологической мысли Пьер Ансар характеризует научную перспективу, избранную Пьером Бурдьё с целью изучения социального мира, как «генетический структурализм»[1]. В самом деле, структуралистские веяния в работах П. Бурдьё весьма сильны. Так, в наиболее значительный для профессионального становления П. Бурдье период (1950-е годы) новизна антропологических исследований К. Леви-Стросса способствовала смещению акцента с изучения структурных элементов социальной реальности на анализ отношений между ними. Именно этот исходный методологический принцип структурализма — примат отношений над элементами в системе — находит свое отражение в работах П. Бурдьё. Средством абстрагирования от структурных элементов служит у французского социолога понятие «габитус».
Будучи философом по образованию, он начинает свою социологическую деятельность в начале 60-х годов. Его первая крупная работа, изданная совместно с Ж.-К. Пассероном, была посвящена изучению студенчества («Наследники», 1964). С середины 60-х годов теория П. Бурдьё развивается в двух направлениях: изучении значительной части социального универсума (социальные классы, католическая церковь, мир художников, врачей, преподавателей университетов и т.д.) с целью построения теоретических конструкций и разработки теоретического аппарата, так как работа социолога должна основываться на использовании строго определенной терминологии, обеспечивающей научность теоретическим построениям.
Среди его основных трудов можно назвать такие, как «Наследники» (1964), «Воспроизводство» (1970), «Практический смысл» (1980), «Ответы» (1991) и другие.
На сегодняшний день П. Бурдьё является руководителем научных разработок в области социальных наук в Высшей школе исследований, директором Центра европейских исследований, профессором в Коллеж де Франс.
Наиболее видный исследователь современной французской социологической мысли Пьер Ансар характеризует научную перспективу, избранную Пьером Бурдьё с целью изучения социального мира, как «генетический структурализм»[1]. В самом деле, структуралистские веяния в работах П. Бурдьё весьма сильны. Так, в наиболее значительный для профессионального становления П. Бурдье период (1950-е годы) новизна антропологических исследований К. Леви-Стросса способствовала смещению акцента с изучения структурных элементов социальной реальности на анализ отношений между ними. Именно этот исходный методологический принцип структурализма — примат отношений над элементами в системе — находит свое отражение в работах П. Бурдьё. Средством абстрагирования от структурных элементов служит у французского социолога понятие «габитус».
Понятие «габитус»
определение
являющееся одним из основных в концепции П. Бурдьё, восходит к средневековью. В трудах Ф. Аквинского оно обозначает общее состояние сознания, которое христианская вера должна создать у человека и которое заставляло бы его видеть вещи в определенном свете. В XX в. французский этнограф и социолог Марсель Мосс также использовал в своих работах данный термин: «...Слово это... выражает... «навык», «способность» к чему-либо в истолковании Аристотеля. Оно обозначает не те метафизические привычки и таинственную «память», о которых говорится в солидных томах или небольших и знаменитых диссертациях. Эти «привычки» варьируются не просто в зависимости от индивидов и их подражательных действий, но главным образом в зависимости от различий в обществах, воспитании, престиже, обычаях и модах. Необходимо видеть техники и деятельность коллективного практического разума там, где обычно видят лишь душу и ее способности к повторению»[2].
П. Бурдьё также заимствует это средневековое понятие. Однако в его концепции оно приобретает другое значение, отличающееся в определенной степени и от трактовки, данной М. Моссом.
Согласно П. Бурдьё, социальное пространство амбивалентно по своей сути, что предполагает наличие в нем двух составляющих: физического и символического (то есть «чисто социального») пространства. Они тесно взаимосвязаны и трудно различимы, так как одни и те же участки символического пространства могут быть обнаружены в различных и часто удаленных друг от друга местах физического пространства. И наоборот, удаленные друг от друга участки социального пространства могут быть близки в физическом плане. Подобная двойственность социального пространства предполагает различение в нем социальных позиций, характеризующих положение в физическом пространстве, и социальных диспозиций, относящихся к пространству социальному. Последние связаны с понятием «габитус».
В концепции П. Бурдьё данный термин имеет важное методологическое значение: он служит для объяснения парадокса, заключающегося в том, что индивиды обладают различными способностями к эффективному исполнению тех или иных ролей в социальной жизни. Причем в трудах П. Бурдьё данная проблематика тесно связана с вопросами воспитания и образования. Так, в работе «Наследники» (1964) П. Бурдьё показывает, что существует взаимосвязь между университетским образованием и «габитусом» наиболее благополучных классов, который позволяет студентам достаточно легко совместить литературное и философское образование с их предшествующим культурным опытом. В связи с этим П. Бурдьё определяет «габитус» как «систему приобретенных схем, действующих на практике как категории восприятия и оценивания, или как принцип распределения по классам, и в то же время как организационный принцип действия»[3].
В концепции П. Бурдьё данный термин имеет важное методологическое значение: он служит для объяснения парадокса, заключающегося в том, что индивиды обладают различными способностями к эффективному исполнению тех или иных ролей в социальной жизни. Причем в трудах П. Бурдьё данная проблематика тесно связана с вопросами воспитания и образования. Так, в работе «Наследники» (1964) П. Бурдьё показывает, что существует взаимосвязь между университетским образованием и «габитусом» наиболее благополучных классов, который позволяет студентам достаточно легко совместить литературное и философское образование с их предшествующим культурным опытом. В связи с этим П. Бурдьё определяет «габитус» как «систему приобретенных схем, действующих на практике как категории восприятия и оценивания, или как принцип распределения по классам, и в то же время как организационный принцип действия»[3].
В каждом социальном «поле» — художественном и литературном, научном, образовательном, религиозном, политическом — можно обнаружить у социальных агентов идентичные схемы классификаций, гомологичные «практические знания о социальном мире», связанные со сходными «габитусами», обеспечивающими их взаимную коммуникацию. К понятию индивидуального «габитуса» следует, таким образом, добавить понятие классового «габитуса». При этом нетрудно заметить определенную связь воззрений П. Бурдьё с идеями одного из основателей научной социологии Э. Дюркгейма, который в своих работах, в особенности при анализе религии, апеллировал к понятию «коллективных представлений». «Коллективные представления», как и классовые «габитусы» в понимании П. Бурдьё, являются источником и регулятором общественной жизни, представляя собой одновременно составную часть личности индивида, то есть и те и другие обладают схожими социальными функциями. Различие между двумя понятиями заключается в масштабе каждого из них: у Э. Дюркгейма «коллективные представления» характерны для всего сообщества в целом, тогда как классовый «габитус» в концепции П. Бурдьё является, естественным образом, свойством социального класса.
В силу того, отмечает П. Бурдьё, что «габитусы» заключают в себе одну и ту же историю, — а точнее одну и ту же историю, объективированную в «габитусах» и структурах, — практики, которые они влекут за собой, также гомологичны. Они «приведены в соответствие со структурами, а также объективно заранее обусловлены и наделены единым объективным смыслом, трансцендентным по отношению к субъективным намерениям, индивидуальным и коллективным»[6]. Отношение гомологии объединяет отдельные «габитусы» различных членов одного и того же класса. Каждая индивидуальная система диспозиций представляет собой структурный вариант других, в котором выражается специфичность социальной траектории и позиции внутри класса. «Принцип различий между индивидуальными «габитусами», таким образом, заключается в специфичности социальных траекторий, которым соответствуют серии детерминации, расположенных в хронологическом порядке...»[7]
В силу того, отмечает П. Бурдьё, что «габитусы» заключают в себе одну и ту же историю, — а точнее одну и ту же историю, объективированную в «габитусах» и структурах, — практики, которые они влекут за собой, также гомологичны. Они «приведены в соответствие со структурами, а также объективно заранее обусловлены и наделены единым объективным смыслом, трансцендентным по отношению к субъективным намерениям, индивидуальным и коллективным»[6]. Отношение гомологии объединяет отдельные «габитусы» различных членов одного и того же класса. Каждая индивидуальная система диспозиций представляет собой структурный вариант других, в котором выражается специфичность социальной траектории и позиции внутри класса. «Принцип различий между индивидуальными «габитусами», таким образом, заключается в специфичности социальных траекторий, которым соответствуют серии детерминации, расположенных в хронологическом порядке...»[7]
Понятие «класса», говорит П. Бурдьё, следует рассматривать также как выработанное социологом, чтобы обозначить, с одной стороны, факт неравного распределения «благ» внутри различных социальных «полей», а с другой — места конфликтов, преследующих специфические цели. Данные «блага» являются не только экономическими (как в марксистском видении социальных классов). Они представляют собой своего рода «капиталы», о присвоении которых и идет речь в классовых конфликтах.
П. Бурдьё выделяет три типа «капитала»: экономический капитал (унаследованный или приобретенный), создающий первый принцип положения класса (господствующий, средний, народный); культурный капитал, который П. Бурдьё трактует как приобретенный образовательный капитал, культурные блага (картины, книги и т.д.), даже капитал, инкорпорированный индивидами (в виде «габитуса»); социальный капитал, составленный совокупностью социальных отношений, которые могут быть реализованы в рамках определенных стратегий (ресурсы, связанные с системой отношений, принадлежность к группам и т.д.). Каждый из этих типов «капитала» может стать «символическим капиталом». При этом П. Бурдьё имеет в виду, что обладание тем или иным видом «капитала» «может повлечь за собой признанное авторитетное положение, почет, дающие определенный «кредит», то есть влияние, специфическую власть господства»[8].
Борьбу за обладание «символическим капиталом», а также и за официальное признание данного «капитала» легитимным, П. Бурдьё называет «символической борьбой». В символической борьбе «агенты мобилизуют тот «символический капитал», который уже был ими приобретен в предшествующей борьбе и который... может быть юридически защищенным...»[9] Так, титулы знати, также как звания и должности в системе образования, представляют собой титулы, реально находящиеся в «символической собственности». Эти титулы дают их обладателям возможность извлечь определенную выгоду из их признания.
Социальное пространство в самом деле представляется как место, где агенты, занимающие определенное положение в зависимости от размещения «капиталов», борются за сохранение или за улучшение своего положения. В связи с этим социальное пространство можно представить как систему «рынков» — экономических, культурных и т.д. — где друг другу противостоят различные «капиталы». При этом имеется в виду, что каждая из особенностей, составляющих характеристику какого-либо класса, обретает свою цену посредством действия специфических законов социального «поля». На практике все инкорпорированные (диспозиции) и объективированные свойства (экономические или культурные блага), присущие социальным агентам, далеко не всегда одновременно задействованы. Специфическая логика каждого «поля» определяет те из них, которые пользуются наибольшим спросом на «рынке», которые уместны и могут быть задействованы в данной конкретной ситуации. Они функционируют во взаимодействии с «полем» как специфический «капитал», и, следовательно, их можно рассматривать в качестве фактора, объясняющего практики.Согласно французскому социологу, необходимо четко разделять «научно-социологическую» и «спонтанно-социологическую» точки зрения.
Действительно, любой человек, — пусть даже он не является социологом по роду своей деятельности, — имеет определенное мнение о тех или иных социальных проблемах, причем зачастую подобные точки зрения являются аргументированными, но аргументированными с позиций здравого смысла. В этом и состоит, по мнению П. Бурдьё, различие между научной и «спонтанной» социологией: истинный социолог должен основывать свои утверждения исключительно на эмпирических данных, тогда как бытовая, «журналистская», как ее называет П. Бурдьё, точка зрения апеллирует исключительно к «здравому смыслу».
Таким образом, в работах П. Бурдьё обнаруживается то же амбициозное намерение конструировать социологию как науку и отделять ее от иллюзий, равно как и от мнений, которое содержится и в работах классика социологии Э. Дюркгейма, а именно — в его труде «Правила социологического метода». Причем это стремление П. Бурдьё основывается, как и у Э. Дюркгейма, на принципе объективности «социального», и он начинает с социальной структуры, двигаясь в направлении субъекта действия. Вместе с тем, концепцию П. Бурдьё можно рассматривать и как концепцию, направленную на преодоление односторонностей рационализма, объективизма и субъективизма. Предлагаемый им взгляд на социальный мир, реализованный посредством ряда логически связанных концептов (habitus’a, социального пространства, структур, практики) имеет в этом плане ряд моментов, отражающих тенденцию к теоретическому синтезу. Кроме того, его концепция достаточно эффективно реализуется в эмпирических исследованиях[14].
П. Бурдьё выделяет три типа «капитала»: экономический капитал (унаследованный или приобретенный), создающий первый принцип положения класса (господствующий, средний, народный); культурный капитал, который П. Бурдьё трактует как приобретенный образовательный капитал, культурные блага (картины, книги и т.д.), даже капитал, инкорпорированный индивидами (в виде «габитуса»); социальный капитал, составленный совокупностью социальных отношений, которые могут быть реализованы в рамках определенных стратегий (ресурсы, связанные с системой отношений, принадлежность к группам и т.д.). Каждый из этих типов «капитала» может стать «символическим капиталом». При этом П. Бурдьё имеет в виду, что обладание тем или иным видом «капитала» «может повлечь за собой признанное авторитетное положение, почет, дающие определенный «кредит», то есть влияние, специфическую власть господства»[8].
Борьбу за обладание «символическим капиталом», а также и за официальное признание данного «капитала» легитимным, П. Бурдьё называет «символической борьбой». В символической борьбе «агенты мобилизуют тот «символический капитал», который уже был ими приобретен в предшествующей борьбе и который... может быть юридически защищенным...»[9] Так, титулы знати, также как звания и должности в системе образования, представляют собой титулы, реально находящиеся в «символической собственности». Эти титулы дают их обладателям возможность извлечь определенную выгоду из их признания.
Социальное пространство в самом деле представляется как место, где агенты, занимающие определенное положение в зависимости от размещения «капиталов», борются за сохранение или за улучшение своего положения. В связи с этим социальное пространство можно представить как систему «рынков» — экономических, культурных и т.д. — где друг другу противостоят различные «капиталы». При этом имеется в виду, что каждая из особенностей, составляющих характеристику какого-либо класса, обретает свою цену посредством действия специфических законов социального «поля». На практике все инкорпорированные (диспозиции) и объективированные свойства (экономические или культурные блага), присущие социальным агентам, далеко не всегда одновременно задействованы. Специфическая логика каждого «поля» определяет те из них, которые пользуются наибольшим спросом на «рынке», которые уместны и могут быть задействованы в данной конкретной ситуации. Они функционируют во взаимодействии с «полем» как специфический «капитал», и, следовательно, их можно рассматривать в качестве фактора, объясняющего практики.Согласно французскому социологу, необходимо четко разделять «научно-социологическую» и «спонтанно-социологическую» точки зрения.
Действительно, любой человек, — пусть даже он не является социологом по роду своей деятельности, — имеет определенное мнение о тех или иных социальных проблемах, причем зачастую подобные точки зрения являются аргументированными, но аргументированными с позиций здравого смысла. В этом и состоит, по мнению П. Бурдьё, различие между научной и «спонтанной» социологией: истинный социолог должен основывать свои утверждения исключительно на эмпирических данных, тогда как бытовая, «журналистская», как ее называет П. Бурдьё, точка зрения апеллирует исключительно к «здравому смыслу».
Таким образом, в работах П. Бурдьё обнаруживается то же амбициозное намерение конструировать социологию как науку и отделять ее от иллюзий, равно как и от мнений, которое содержится и в работах классика социологии Э. Дюркгейма, а именно — в его труде «Правила социологического метода». Причем это стремление П. Бурдьё основывается, как и у Э. Дюркгейма, на принципе объективности «социального», и он начинает с социальной структуры, двигаясь в направлении субъекта действия. Вместе с тем, концепцию П. Бурдьё можно рассматривать и как концепцию, направленную на преодоление односторонностей рационализма, объективизма и субъективизма. Предлагаемый им взгляд на социальный мир, реализованный посредством ряда логически связанных концептов (habitus’a, социального пространства, структур, практики) имеет в этом плане ряд моментов, отражающих тенденцию к теоретическому синтезу. Кроме того, его концепция достаточно эффективно реализуется в эмпирических исследованиях[14].
